... sine nomine

Бабушка почти слово в слово так говорила о своих, оставшихся под Кемерово, родичах (только она вспоминала, кажется, 1930-е):

«...В сорок шестом мы с бабкой побирались. Голод
шагал Тамбовщиной, спускался по Хопру.
А впереди него бежали вошь и крысы. Мы — за ними:
подальше от Русанова, от скрежета проклятых крупорушек,
забывших о крупе, — в них ворошился тлен
речных ракушек; от акаций, с которых были содраны стручки
с зародышами зёрен; от стропил с клоками дотлевающей соломы —
оставшимся коровам их набивали в рот, чтоб те могли жевать.
Так не давали помереть скоту: подвешивали в хлеве
где на ремнях, где просто на верёвках — скотина подыхала на весу,
с торчащей изо рта седой соломой.
Вода в прудах смердила. Мы зашли попить. Дверей
никто не запирал — зачем? И в чисто прибранной избе
лежали трое: бабка, мать и внук. Они смотрели
на нас с полатей, в сраме испражнений.
Не двигаясь. Лежали и смотрели. И у них
был этот взгляд — уже поверх страданий,
с нелепым удивлением — за что?
Мы тихо вышли.
Я не знал, за что. И никогда, наверно, не узнаю...» (Геннадий РУСАКОВ)