В одной диссертации моделировалась идея о том, что Гомер подбирал своих сюжеты не как логичное развитие одной линии, а строил поэмы из случайного набора красивых историй, соединённых в лучшем случае близкодейственной ассоциацией, а в худшем просто — хоть и меднолитыми, но всё-таки стандартными фразами. Позднее это, кстати, высмеял Аристофан в Лягушках. Поищите, если не лень, по ключевым словам «потерял бутылочку».
Но я не о том. А о польском Декамероне, сиречь Lubiewo. Конечно, где Гомер, и где Витковский, но то мелочи жизни — структура занимательной книги также мозаична, сюжет распадается на череду милых воспоминаний, связанных между собой загорающим на пляже автором и его перезрелыми подругами. Каждое следующее воспоминание вызывается ключевым словом, точнее кличкой из воспоминания предшествующего, только вот Парис похищает не Елену, а деньги, и не у Атрида, а у пьяной вусмерть «тётки»; по утрам из мрака выходит не младая с перстами пурпурными, а старая глухая баба, шпионящая за своим постояльцем; быстроногий Ахилл борется не со шлемоблещущим Гектором, а с лобковыми вшами...
Характерность персонажей не равна их привлекательности. Они характерны как Бабка Палажка и Бабка Параска, но и столь же типичны — как таких бабок можно было (да и сейчас тоже) встретить в каждом селе, так и своя Писуаресса или Флора торчали на каждой плешке от Берлина до Бухары. Точно также мстительный пастырь народов Атрид и истеричный Ахилл вкушали сладкое мясо на каждом симпозиуме, впрочем вкушают и поныне, надев галстуки и меряясь уже не захваченными землями и рабынями, но отжатыми бизнесами или индексом Хирша.
Читать далее
Introducing the {messy} package
1 день тому